Повседневная жизнь царских губернаторов. От Петра I до Николая II - Борис Николаевич Григорьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возникали у губернатора проблемы и с Павлом Михайловичем Извольским (1806—1808), другим губернским предводителем. Найдя выбранных на очередном дворянском съезде чиновников негодными по своим личным и деловым качествам, Долгоруков, воспользовавшись своим правом, отказался утвердить их и снова навлёк на себя неудовольствие Петербурга. Между Владимиром и столицей началась обычная канцелярская тягомотина, которая длилась два года и закончилась ничем. Впрочем, избранные в губернское предводительство помещики к вящему удовлетворению губернатора так и остались сидеть в своих имениях.
Симбирский губернатор А.М.Загряжский (1831—1835) был слаб на язык и по этой причине испортил отношения с губернским предводителем князем М.П.Баратаевым (1820—1835). Когда Баратаев помолвил свою дочь с сослуживцем губернатора по гвардии с князем Дадьяном, Загряжский с усмешкой заявил Дадьяну, что он мог бы найти себе более выгодную партию. Эти слова дошли до сведения губернского предводителя, и отношения между ним и губернатором испортились так, что Николаю I пришлось разводить их и отзывать Загряжского с поста.
В 1796 году в верхнем эшелоне власти Пензенской губернии произошли радикальные перемены: в марте вместо губернатора И.А.Ступишина был назначен д. с. с. Михаил Яковлевич Гедеонов, и в этом же году Екатерина отозвала с должности генерал-губернатора М.В.Каховского и заменила его генерал-поручиком Андреем Ивановичем Вяземским. Ни Гедеонов, ни Вяземский вступать в должность не торопились и надолго остановились в Москве.
Исполнявший тогда обязанности губернатора князь И.М.Долгоруков сразу не понравился князю Вяземскому. Как пишет Иван Михайлович, причиной неприязни к нему нового начальника послужило его нежелание подольститься. В отличие от некоторых курируемых Вяземским чиновников, поспешивших в Москву представиться новому генерал-губернатору, отставной бригадир Долгоруков полагал, что представляться своим подчинённым должен был Вяземский. Льстивые угодники посылали к Вяземскому в Москву нарочных с отчётными документами, истощая на эти командировки и без того пустую губернскую казну, а Долгоруков ждал, когда Вяземский займёт своё служебное мест в Нижнем Новгороде. Как пишет Иван Михайлович, он был горд, а Вяземский – спесив, и в этом и крылась причина того, что Вяземский с самого начала не жаловал Долгорукова. Впрочем, невзгоды Ивана Михайловича скоро были компенсированы приездом в Пензу доброго губернатора Гедеонова.
Наконец, в губернию пожаловал и князь Вяземский. Приезд генерал-губернатора, пишет Долгоруков, можно было сравнить с прибытием какого-нибудь восточного сатрапа. Гедеонов по совету своего вице-губернатора решил встретить начальника с должным вниманием и почтением, но без «идолопоклонства». Привыкший к лести Волконский сразу это заметил и, вместо тщательно подготовленной квартиры, «под видом неведения», остановился в доме у какого-то мелкого чиновника. Было ясно, что Вяземский уже приготовил для пензенских руководителей «сюрпризы», и они не замедлили проявиться.
Как только Гедеонов с Долгоруковым заявились у Вяземского для представления, последний первым делом спросил:
– Знаете ли вы, кто вы и кто я?
После этого последовал выговор за то, что его на границе губернии не встретили. Гедеонов вышел от него, едва сдерживая слёзы. Не успели Гедеонов и Долгоруков опомниться от выволочки, как Вяземский приказал вернуть их и, «умеряя голос свой и все пылкие движения досады своей», позволил отвезти себя в приготовленную квартиру. Теперь Гедеонов и Долгоруков хорошо узнали, кто был господин Вяземский.
Десять дней, которые Вяземский прожил в Пензе, стали, по мнению Долгорукова, «предтечей того сурового государства, которое висело над головами нашими». Каждый день в семь часов утра он с Гедеоновым представал перед генерал-губернатором. Все эти дни они забыли про фраки, и не «вылезали» из мундиров и часами были вынуждены выслушивать все его глупые поучения. Он толковал им о каких-то экономических теориях, которых он наслушался в Англии и которые никак не подходили к российским условиям. Он требовал, чтобы губернское правление уподобилось полковой канцелярии, в которой он играл бы роль полковника, Гедеонов – майора, а Долгоруков – капитана. При этом Вяземский, при всей остроте своего ума, был «горяч до бешенства, спесив, властолюбив, враг противоречия, самовластен в заключениях, скор в предприимчивости». Обращался он к Гедеонову и Долгорукову исключительно официально, употребляя титулы и звания, и «титуловал себя своим чином». Даже при представлении дамам он не забывал сказать им, что он – генерал-губернатор. Когда он уехал, вся Пенза вздохнула с облегчением. «Участь равная всех начальников», – философствует князь Долгоруков, – «в глаза все им льстят, а заочно злословят».
А.Т.Болотов в своём жизнеописании приводит эпизод встречи в январе 1788 года губернатора в уездном тульском городе Богородицке. Местные чиновники, узнав о том, что губернатор должен посетить их город, собрались в гостеприимном доме Болотова и стали ждать. Ждали день, другой, а губернатора всё нет как нет. Просто ждать надоело и стали пить, гулять, играть в карты и веселиться. Так прошла неделя, и чиновники загрустили: куда же подевался губернатор. И вдруг к городничему примчался вестовой и сообщил, что губернатор приближается к Богородицку. Городничий бросил карты и сломя голову, еде успев накинуть шубу, бросился вон из дома. Он сел в стоявшие наготове сани и тут же исчез в поднявшейся метели.
Чиновники тоже забегали-засуетились, вызвали слуг и стали готовиться к встрече высокого начальства. Выехав за город, городничий стал пристально всматриваться в снежную круговерть, но ничего не видел.
– Так где же ты видел губернатора? – спросил он вестового.
– Да вон он!
Вестовой указал на какое-то тёмное пятно медленно приближавшееся к ним. Когда большое и тёмное пятно поравнялось с ними, городничий сбросил с себя шубу, выскочил из саней и стал перед ним низко кланяться. Но что за наваждение! Взглянув попристальней, городничий обнаружил перед собой …возок с сеном! Рассерженный глава города вернулся к своим товарищам ни с чем. Впрочем, его рассказ привёл чиновников в смешливое состояние и все, включая городничего, стали хохотать. Нахохотавшись досыта, снова взялись за карты. Время от времени кто-нибудь спрашивал:
– И как же тебя, братец Антон Никитич, угораздило раскланиваться перед возом с сеном?
И снова все принимались хохотать.
За картами последовал ужин, потом чиновники разъехались по домам, а хозяин тоже лёг спать в твёрдой уверенности, что ждать губернатора было уже бесполезно. Не успел он как следует расположиться на ночь, как появился запыхавшийся вестовой и доложил, что приехал Его Высокопревосходительство. Болотов пишет, что губернатор оказался человеком не гордым и приятным в общении. Он охотно принял все его извинения, отказался от ужина и попросил только чай. Пока готовили чай, губернатор грелся у печки и разговаривал с хозяином. Болотов с гордостью пишет, что губернатор «отменно» полюбил его, а он его в ответ «почитал и любил искренно». Остались довольны визитом и остальные богородицкие чиновники33.
Вятский губернатор Аким Иванович Середа (1843—1851) был ещё одним порядочным губернатором, прославившимся своим трудолюбием, преданностью делу и бескорыстием. К.И.Тюнькин пишет, как проснувшиеся к заутрене вятчане шли мимо губернаторского дома и наблюдали свет в его окнах. Аким Иванович всё работал и не ложился спать. Автор книги о М.Е.Салтыкове-Щедрине приводит рассказ вятских старожилов о том, как Середа выгнал из своего кабинета богатого купца Гусева, явившегося к губернатору «с обычной данью – двадцатью пятью тысячами на вызолоченном блюде».
А.И.Середа во многом способствовал акклиматизации сосланного в 1848 году в Вятку 22-летнего М.Е.Салтыкова, позаботившись и о его жилье, и о трудоустройстве в свою канцелярию. Кстати губернатор ещё в 1846 году в письме министру внутренних дел выразил пожелание присылать к нему в губернию политических ссыльных, которые своей образованностью и добропорядочностью могли приносить пользу, в то время как их
